Николай Алексеевич Кузнецов

Родословная Никитиных-Кузнецовых

| Деды и бабушки | Дяди и тети | Ореховские | Послесловие |

Деды и бабушки

Все мои предки были крестьянами и уроженцами Старорусского уезда Новгородской губернии.

Прадед Петр, кроме крестьянского труда, уже знал кузнечное ремесло. Но никакого дела не заводил, и его умение, кроме уважения односельчан, ничего ему не давало. Отец мой и дяди рассказывали о его доброте и любви к детям, о его покладистом характере и золотых руках. Умер он 80-ти лет, уже совершенно седым человеком, но при всех волосах, тихо и спокойно, днем, когда люди были в поле.

Своего прадеда я, конечно, никак не мог видеть. По рассказам, он был очень похож на моего деда по линии матери - дедушки Вани, Ивана Ивановича Иванова.

Жил дед Ваня в деревне Орехово, которая была за лесом в шести-семи километрах от нас. Эта небольшая деревенька, лежащая километрах в двух от больших сел Большое Орехово и Нагово, вся утопала в садах.

Наибольший сад спереди и сзади дома был у нашего деда. Вот в этом саду и происходили наши с ним встречи, и ту любовь, которую он широко, по-русски дарил нам, ношу в своем сердце как величайший дар.

Дедушка Ваня был среднего роста, русоволос, голубоглаз, имел правильные черты лица. В старину редко подстригались, поэтому дедушка был весь в светлых мягких волосах, которые слегка курчавились, особенно борода. Седина его в светлых волосах была почтинезаметна, поэтому мы его просто считали белым, светлым. И это, действительно, самое светлое из моих ранних воспоминаний. Таким же представляется и прадед.

Дед Никита Петрович был высоким, статным мужчиной. Лицо умное, вытянутое, остроносое. И хотя был темноволос, борода у дедушки была русая, мягкая.

Ходил он широко, свободно, все поглядывал на небо, был веселым и удалым человеком. Его речь была постоянно пересыпана прибаутками, поговорками, остротами. За свой покладистый характер дети и родственники звали его "татенькой". Такое уменьшительное прозвание никак не вязалось с этим великаном, который, к тому же, обладал невероятной силой. Рассказывают, что для него не составляло труда нести под руками два шестипудовых мешка зерна!

Теперь надо представить деда в кузне, где он со своими сыновьями Алексеем и Павлом ковал для нужд своего хозяйства и деревни. Чтобы представить деда, надо, видимо, соединить в одном человеке внешние черты дяди Павла, доброту и сердечность дяди Коли, силу и многосторонность моего отца Алексея Никитича. Видимо, дедушка Никита был незаурядным человеком.

Его отходчивость, справедливость в отношении к людям и к своим детям делали его замечательным отцом и другом детей. Воспитывал он их словом и делом; провинившемуся после внушения наказание отладывалось "до остатнего раза".

Видимо, кузница в деревне не была промыслом, а скорее всего подспорьем в хозяйстве. Главное внимание уделялось земледелию. Для нужд хозяйства каждый крестьянин имел две-три лошади, а те, кто побогаче, нанимали еще одну-две лошади на страдные работы. Это совпадает с данными П. Кропоткина ("Записки революционера") о крестьянском хозяйстве после реформы 1861 года Каждый середняк имел также две-три коровы, не говоря уже о всякой мелкой живности, необходимой в хозяйстве. Хозяйство деда было середняцким, и - при его таланте хозяина - оно было достаточно крепким.

Бабушка Фекла Харитоньевна, мать отца, скончалась в 1920 году, за год до моего рождения. Видимо, бабушка Фекла была строгая, требовательная женщина, державшая в руках все многочисленное семейство.

Родом она была из деревни Высокое, что в четырех километрах от нашего Алексина, и родители ее были тоже крестьяне, но, мне кажется, из бедных. Внешне она была подстать деду Никите - такая же рослая и темноволосая. После смерти мужа она, уже больная легкими, одиннадцать лет пестовала свое потомство и, как видно, неплохо, если все семеро детей (старшим был мой отец) выросли и стали уважаемыми людьми.

Очень хорошо помню бабушку Ефимью. На нее очень похожа моя мать, и, видимо, за это мы любили бабушку самой чистой детской любовью. Приезд бабушки был величайшим праздником для нас. Обыкновенно она приезжала зимой, в крещенские холода, и поэтому я помню бабушку или на печке, или ставящей самовар. Она жила у нас две-три недели, и все эти дни несла основную тяжесть заботы о нас, детях.

Бабушка Ефимья была худенькая, среднего роста старушка с характерным для русской женщины лицом. Большой правильный лоб, крупный с маленькой горбинкой и узким основанием нос, серые глаза почти без бровей, русые волосы.

Ходила она чуть сгорбившись, но бодро. Несмотря на преклонный возраст (ей было около 70 лет), она выполняла подчас тяжелые работы по хозяйству до тех пор, пока этого не заметит моя мать, которая не разрешала ей "браться не за свое дело". А потом бабушка шла на печку и там, охая и причитая, отдыхала для новой работы. Тут-то мы забирались на печь. Бабушка рассказывала сказки, и мы, подгоняя события, искренне переживали и за Настеньку, и за Иванушку, и за разбойников.

Дяди и тети

По отцовской и материнской линиям их у меня было девять человек. Все они в той или иной мере приняли участие в моей судьбе.

И только одного из них я не помню - дядю Михаила. Рассказывают, что он был очень похож на своего отца не только внешне, но и характером. И вышел бы из него впоследствие второй Никита Петрович, отличный человек и прекрасный хозяин, но неудачная любовь изменила всю жизнь.

Михаил уехал в Петербург и поступил на строительство Литейного моста. Стал народовольцем, за участие в покушении на великую княгиню был осужден. Умер по дороге в Сибирь, в Тобольске или даже в Томске, но похоронен вместе со студентами в Петербурге, на Волковом кладбище.

Дядя Коля тоже уехал в Петербург еще до моего рождения. В его комнате стояли трехэтажные нары, на которых и на полу размещались его племянники и родственники из деревни. В этой же комнате находились крохотная дочь Валентина и жена Евгения Михайловна, прямо противоположного характера. Прекрасный мастер по пошиву обуви, дядя Коля вынужден был избегать женских заказов, т.к. Евгения Михайловна ревновала его по всякому поводу. Само собой разумеется, что брак их был недолговечен. и они разошлись.

Однажды дядя Коля гостил у нас. На праздник Козьмы и Домиана 14 июля приехала к нам дальняя родственница их деревни Хутонки, молоденькая девушка Поля. Тут же на празднике их обвенчали - и союз оказался счастливым!

Тетя Поля была в полном смысле русской красавицей. Высокая, статная, с мягкими правильными чертами лица, она для нас, мальчиков, была чудом. С этого чуда мы не сводили глаз, зачарованные ее невиданной женственностью.

Это была пара подстать друг другу: дядя Коля - городского типа, могучий красавец, и юная, скромная девушка с чудесными глазами. Но не только красоту подбирали родственники для дяди Коли. У тети Поли был добрый покладистый характер, выработанный воспитанием в трудовой крестьянской семье. Она стала настоящим другом и тактичной хозяйкой для целой оравы деревенских парней и девушек, приехавших в город за новой жизнью.

Ореховские родственники

Здесь будет идти речь о братьях и сестрах моей матери из деревни Малое Орехово.

Старшим из них был дядя Ваня. Я не помню случая, чтобы он ругался и кого-то обидел. Поэтому люди платили ему неподдельной любовью. Под руководством дяди Вани ореховские льноводы были известны на всю страну. Однако, дядя Ваня резко отличался от других руководителей: он читал Библию и имел склонность к рассуждениям о жизни. Его мысли были свежи и оригинальны, и не верилось, что они исходят от простого мужика.

Дядя Ваня, а особенно дядя Федя, напоминали обликом святых с икон Рублева. И характером - добротой и кротостью. Дядя Федя немыслим без тети Веры, верного его друга и жены. Их привязанность друг к другу, вечный мир в семье действовали благотворно на всех, кто общался с ними.

Тетя Таня была младшей, любимой сестрой матери, - и в Орехове мы заходили прежде всего в гости к ней, в ее небольшой домик на краю деревни. Дочь ее Людмила унаследовала от матери не только красоту душевную, но и внешнюю.

Москва, 1981

Послесловие

Николай Алексеевич Кузнецов — родной брат моего отца Василия Алексеевича, мой дядя. Но фамилии у нас разные. Дело в том, что дореволюционное потомство моего деда Алексея Никитича Никитина, потомственного деревенского кузнеца, регистрировали в церкви и величали по их деду Никите Петровичу, а послереволюционное - в сельсовете и величали по профессии …

Оставшись шести лет без отца, погибшего в августе 1943 года под Синявино, я впоследствии настойчиво искал оставшихся в живых братьев отца и сведений о родословной.

Оказалось, дядя Коля и дядя Ваня живут в Москве. Сдружившись, мы часто гостили у них, поскольку все дороги вели через белокаменную.

Однажды дядя Коля лежал в больнице и мне удалось убедить его записать воспоминания, хотя бы комментарии к родословной. В очередной приезд в Москву я переписал эти заметки, а затем перевел их в печатный и электронный вид, отсканировал фотографии, снял видеофильм о мастерской Н.А. на Сретенском бульваре.

Мне представлялось, что если к этим заметкам добавить портреты предков и виды родных мест, нарисованные самим Н.А. по памяти, взамен отсутствующих снимков, то получилось бы отличное начало "Записок художника". К сожалению, этого не произошло. В декабре 2000 года дядя Коля скончался. Вечная память!

Быть может, его сыну, наследнику и тоже художнику Николаю Николаевичу Кузнецову удастся со временем совместить мемуары с графикой? Тогда эти записки приобретут не только семейную, но и художественную ценность.